Известный всей Москве Бенгальский служит в театре Варьете в должности конферансье. Этот полный, по-детски веселый человек перед публикой предстает неряшливо одетым: в измятом фраке и несвежей рубашке. Он небрежно относится не только к своему внешнему виду, но и к тому, чем занимается.
Во время сеанса черной магии, Бенгальский, улыбаясь, как младенец, пытаясь завладеть вниманием зрителей, пошло острит, но его глупым шуточкам никто не смеется. Но его это нисколько не смущает. Игриво гримасничая, он меняет улыбку на «мудрую» и несет полную ахинею про разоблачение то ли черной магии, то ли ее техники.
Бенгальский пытается комментировать рассуждения Воланда, объясняя публике, что маг выражает восхищение Москвой и москвичами, чем у того вызывает недоумение. И тогда, обвинив ведущего во вранье, роль конферансье берут на себя Фагот и кот Бегемот, сразу заворожив публику своими фокусами с картами и деньгами. Бенгальский опять попытался вмешаться, объясняя происходящее в зале массовым гипнозом, потому что деньги ненастоящие, и зааплодировал с уверенной улыбкой, но его никто не поддержал.
Публику конферансье начал раздражать своими назойливыми разоблачениями, так ей хотелось верить в денежные чудеса. И Бегемот по просьбе кого-то из зала отрывает ему голову. Раздался женский голос с мольбой прекратить мучения несчастного, и скучающий до этого момента на сцене Воланд, посмотрев в сторону этого голоса, сделал заключение, что все же милосердие иногда стучится в сердца людей. Затем и другие голоса стали просить о прощении Бенгальского, и ему возвращают голову, а маг незаметно исчезает. Бегемот заботливо обмахнул фрак и галстук конферансье от крови, Фагот сунул надоевшему всем Бенгальскому пачку денег и вытолкал со сцены, сказав, что без него веселее.
Тронувшись умом, бессмысленно оглядываясь, Бенгальский плакал, просил вернуть ему голову, предлагал отдать квартиру и картины. Вызвав карету скорой помощи, и его отправляют в психиатрическую клинику Стравинского, где он провел четыре месяца. Подлечившись, на службу в Варьете больше не вернулся, решил жить тихо и уединенно, избегая издевательских расспросов о его голове. Он утратил нужную для его профессии веселость, в весеннее полнолуние часто плакал и держался за шею. Из-за этих мучительных припадков удалился на покой, решив жить на свои накопления, которых, по его скромным подсчетам, хватит лет на пятнадцать. Пережив свою театрализованную смерть, стал панически бояться потерять голову.